Ведущий Глеб Пьяных рассказал «Известиям», почему руководство телеканала НТВ закрыло одну из самых скандальных передач последних лет
Фото предоставлено пресс-службой телеканала НТВ/Михаил Зильбер
В декабре телеканал НТВ принял решение закрыть «Программу максимум», которая выходила в эфир семь лет. Ведущий «Программы максимум» Глеб Пьяных рассказал, почему упали рейтинги передачи, чем ему не нравятся «поющие трусы», и как сделать умное ток-шоу.
— «Программа максимум» закрывается. А вы остаетесь на НТВ?
— Я остаюсь на НТВ. У меня есть несколько идей проектов, но руководству НТВ нужен проект-прорыв. Это сделать трудно. Но я, правда, человек нахальный, и считаю, что «Программа максимум» в том виде, в котором она сейчас есть, это тот самый проект, который нужен для прорыва. Просто у нас старая студия, оформленная в темных и серых тонах, я хожу весь в черном. Все это намозолило глаза зрителю. И название тоже. Давайте будем честными — это убитый бренд.
— Что его убило?
— За семь лет мы так много показывали танцующих девок, обнимающихся голых мальчиков, которые друг друга целовали, что в итоге масса серьезных и достойных людей от нас отвернулась. И каждый раз, когда я с этими людьми встречаюсь в студии или снимаю их где-то, разговор начинает со слов: «А, скандалы-интриги-расследования». Я обычно говорю: «Ребята, уже несколько лет в эфире НТВ не звучит «скандалы-интриги-расследования». «Мы не смотрим телевизор», — отвечают мне.
А я сейчас могу сказать, что «Программа максимум» — очень солидная программа, я бы сказал, камерная. С весны и всю осень она выходит в формате умного ток-шоу. Я горжусь тем, что я сейчас сделал, потому что это адски трудно: не просто идти по сценарию и проговаривать то, что ты запланировал, а следить «за базаром». Причем люди приходят умные, им есть что сказать, ты должен ловить это и это использовать, и крутить, и вертеть, практически на ходу монтировать. Когда журналист выезжает на съемку, он может снять, потом подумать, а тут нужно реагировать за секунду. Вот в моей последней программе был директор завода лампочек, который получил деньги от Анатолия Чубайса. Два млрд рублей. Вместе с депутатами Госдумы мы его допрашивали. Слово за слово выяснилось, что кроме Чубайса у него еще один акционер — Михаил Прохоров.
— Это вы про компанию «Оптоган» говорите?
— Конечно! Чубайс вложил два млрд рублей, Прохоров — один млрд. А сколько же получил каждый акций? Я поинтересовался. Чубайс — 25% акций, а Прохоров — за миллиард — 75%. Стоит у меня в студии Оксана Дмитриева (заместитель руководителя фракции «Справедливая Россия». — Известия), очень умная дама, и задает вопрос: «Скажите, а сколько у вас льготный период? Сколько времени вы можете не выплачивать кредит?» «Три года», — отвечает директор. Представляете, три года можно не возвращать кредит, и даже проценты не платить.
Такое умное ток-шоу как наше неплохо собирает рейтинг. Вот, например, неделю назад я сделал 52 минуты про тюрьмы. Два года назад мы бы провалились с этой темой по рейтингам. За много лет мы уже поняли, что тюрьмы плохо собирают аудиторию, а вот «поющие трусы» и другая попса — хорошо. Программа про тюрьмы была набита эксклюзивами. У нас был человек, который только вышел из той самой зоны в Копейске, где произошел бунт. Была начальница женской колонии, мы обсуждали, где могли бы сидеть девушки Сердюкова, как вообще у нас сидят люди в погонах. Там же руководитель сайта Gulagu.net рассказал интересный факт, что в Можайской колонии люди в погонах сидят в отделении для рожениц, а вся остальная колония сидит без горячей воды. Вот это информационная работа, которую надо давать зрителю. Это вечная ценность. 52 минуты программы про тюрьмы принесли долю 14,5%. Это прекрасно по нынешним временам. И это был риск! Я делал это, внутренне сжавшись. Но это было умное, солидное, социально-значимое телевидение. И никто никого не целовал в разные места, никаких «поющих трусов» не было. А была вся жесть нашей жизни. Поэтому мне есть чем гордиться. Мы закрываем программу на очень высокой ноте, дай бог каждому так закрыться.
— «Поющие трусы», по вашим словам, не собирают аудиторию, а что сейчас собирает?
— Вместо «поющих трусов» я бы сказал несколько шире, — попса. Пугачева, Галкин и Киркоров перестали собирать аудиторию. Раньше Пугачева давала твердый рейтинг 10, сейчас она спустилась на уровень Киркорова и Галкина, и этот уровень весьма средненький. Я безумно этому рад. Все! Больше можно за ними не гоняться. Теперь пришло время качественной журналистики. Народ стал умнее. Тектонические сдвиги происходят в мозгах всей страны.
— Один из ваших коллег заявил, что программу убила его нынешняя команда...
— На третьем году программы, когда любые «танцующие трусы» начали давать рейтинг 10%, мы стали их включать в программу очень часто. И сейчас Николай Картозия (гендиректор холдинга «Профмедиа ТВ», один из авторов «Программы максимум») вдруг заявляет в интервью одной газете, что та команда, которая осталась в «Программе максимум», убила ее. Я был поражен до глубины души и не мог понять, с чего это он вдруг так заявил? А потом понял: «Программа максимум», ее закрытие, все обсуждают, а Картозию забыли. Коля, дорогой, конечно, мы тебя помним! Конечно, все знают, что ты был первым шеф-редактором «Программы максимум». Ты переписывал тексты корреспондентов, придумывал заголовки. Твои заслуги никто не умаляет. Потом ты стал большим начальником, ты заполонил эфир канала НТВ поющими и танцующими жанрами, везде была сцена, везде был розовый свет. Наверное, Коля сейчас как-то страдает, потому что он возглавил три некрупных канала. Я даже путаю их названия.
— Это вы его так за то, что он переписывал и ваши тексты тоже?
— Нет, конечно, ни одного слова за семь лет моей программы никто мне не написал. Я журналист, который доказал, что пишет сам, за 10 лет работы в газете «КоммерсантЪ». Я бы никого не допустил к своим текстам. Да и у Картозии так не получится…
— Кстати, ваш имидж и даже плащ прописан в бренд-буке программы…
— Да, и еще, говорят, существует библия «Программы максимум», только я ее никогда не видел. Концепции пишутся, чтобы втюхать их начальству или акционерам. А дьявол в деталях, делается все равно другой продукт! Вообще, была еще библия «Программы максимум», которую в электронном виде раздавали новым сотрудникам. Только я сам ее никогда в жизни не читал. Незачем.
— Вы ведете программу в манере, которая точно описана в библии программы. Точно соответствуете образу.
— Потому что я такой и есть! Невозможно заставить человека постоянно играть какую-то роль. Если посмотреть ранние выпуски «Программы максимум», то видно, что я медленный, анонсы медленные. Дальше мы начали увеличивать скорость. Я брал в «озвучку» Илью Огнева, который тогда был директором передачи. И он советовал еще «поддать жару». Человеком, который вывел накал страсти и манеру ведения программы, был он. И сейчас у меня это выработано до автоматизма. Но кроме профессиональных приемов, повторюсь, есть моя сущность. Если я вижу несправедливость, я возмущаюсь. Многим журналистам на самом деле наплевать и на тюрьмы, и на зэков, и на страну, поэтому они и не вникают ни в какие в проблемы. А вникать надо.
— А вы чем возмущались?
— Как чем? Коррупцией, беспределом чиновников, врачей, всем ужасом российского быта… Что касается профессии, то на третьем году программы у нас были супер рейтинги, и я не возмущался количеством «поющих трусов» в программах, а на пятом году я начал поднимать вопрос об уменьшении количества того, за что нам стыдно. Я понимания не нашел. Хотя Картозии тоже было стыдно за «поющие трусы». И еще: никогда в жизни в моей программе ни один молодой человек не будет целовать другого.
— Целое программное заявление сделали.
— Я скажу больше. Я никогда в жизни не буду работать ни в одной программе, где кто-то захочет в нее запихать голого мальчика, целующего другого мальчика.
— Вам жаль, что программу закрывают?
— Нет, не жаль, я устал доказывать, что я не верблюд. Например, приходит директор завода Чубайса, стоит в студии, и у него поджилки трясутся, просит посмотреть сюжет, который мы про него сделали. «У вас же скандалы-интриги-расследования!» — говорит. Ну что за бред, вот же вокруг солидные люди стоят. Я устал доказывать, что я качественный журналист. Я это уже сто раз доказал делом. Я семь лет подряд делаю минимум по одному сюжету в каждую программу, все объездил, все снял. Меня знает весь истеблишмент, но у всех остается общее ощущение, что «Программа максимум» — это какой-то недостойный формат. Ну вот и все, мы его закроем. И откроем другую программу.
— Это будет другая программа или апгрейд «Программы максимум»? Но в светлой студии?
— Вся эта чернота, черная студия, она же очень стильная. Мы даже получили крутую заграничную премию за ее оформление. Здесь ни обид, ничего личного. Откроем другую программу. Но какая она будет, что будет на канале, не знает ни один человек. Телевидение — это очень быстрая игра на деньги. Твердая валюта — это рейтинг.
— У вас есть какой-то дедлайн по разработке новой программы?
— Нет. Сейчас внутри программы я уже делаю новый проект под названием «Школа», о школе будущего телевидения. В первом выпуске был кастинг учеников, во втором выпуске будет лекция про ТВ, дальше ученики начнут снимать сами.
— А, кстати, Картозия вам предлагал уйти вместе с ним в «Профмедиа»?
— Нет, конечно! Зачем я ему в его развлекательном задоре нужен? Да и мы устали друг от друга за эти годы. Мы настолько разные люди, что никому из нас и в голову не придет работать вместе.
— А вы готовы рассматривать предложения поработать на другие каналы?
— Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос. Меня никто не гонит с канала НТВ.
— Да, но вы остались без программы, которую делали.
— Никто не знает, что будет через месяц–два. Ведь каналу нужен супер-большой проект. Но надо смотреть, будет он получаться или нет, со мной или без меня. У меня есть масса идей вплоть до сериала, жесткого такого, настоящего.
— А что для вас настоящий сериал?
— «Ликвидация», наверное. А про современную реальность — «Школа» Гай Германики. Я фанат всего настоящего, непластмассового, некислотного. В природе нет розового цвета. Поэтому я бы запретил в студиях использовать этот цвет.
izvestia.ru
